В семье Кузнецовых уже много лет хранится старая буденовка. «Антошка, пока маленький был, любил в ней фотографироваться»,- и Алексей показывает фотографии сына. Даже на фотографиях буденовка не выглядит как бутафория: грубое серое сукно, некогда синяя, а теперь за давностью лет и событий совершенно вылинявшая пятиконечная звезда. В этой буденовке в 1940 году вернулся после срочной службы в армии прадед Антона – Серафим Васильевич Капустин. В ней он воевал на Халхин-Голе. Это была первая война, которая взяла в оборот простого сибирского мужика.
По воспоминаниям родных, дед Серафим Васильевич в минуты скупой откровенности говорил: «Варначью жизнь мы прожили…» Но при этом не вздыхал, не сожалел – просто констатировал факт.
Он родился в начале прошлого века, в 1903 году, в небольшом селе Шерашово, что в Бурятии. И уже этих сухих биографических фактов достаточно, чтобы понять, что с самого рождения жизнь для мальчишки была уготована непростая. Революция, гражданская война. Серафим был одним из восьмерых детей в бедной крестьянской семье, и когда ему исполнилось десять лет, умерла мать. Пунктиром перечислять беды, лишения и тяготы, свалившиеся на детские плечи, - не сказать ничего. На десятилетнего пацана упала взрослая работа и ответственность. Хотя в семье были старшие (трое братьев и сестра), но и его помощь в хозяйстве тоже играла большую роль. Серафим помогал кормить семью тем, что постоянно рыбачил. Шерашово располагалась как раз в дельте Селенги, сравнительно недалеко от Байкала, там много небольших и богатых рыбой озер…
Надо было выживать. И они – выживали. А потом он женился. Уже теперь, зная, КАК сложилась жизнь Серафима Капустина, мы можем сказать: это было самое большое счастье в его жизни. Счастье полное и целостное, ведь именно благодаря своей жене Евдокии Михайловне он и выжил, и прожил свою жизнь так, что 2003 году его многочисленные потомки собрались вместе в Улан-Удэ, чтобы отметить столетие со дня рождения своего отца, деда и прадеда. Без всякого пафоса, Серафим Капустин прожил БОЛЬШУЮ жизнь.
…Отдавать свою дочь Евдокию за бедняка Серафима более зажиточные селяне (тоже, кстати, Капустины – в деревне было две распространенных фамилии: Капустины и Муравьевы) никак не хотели. Тогда молодые поставили родню перед фактом. Евдокия просто ушла из родительского дома в небольшой домик своего избранника. Они с Серафимом Васильевичем не венчались и даже не «расписались» в сельсовете. Фамилия все равно была одна. Да и не были для них важны какие-то документы. А дальше что ж… Дальше – жизнь. Только года за два до его смерти, наконец, поставили они в паспортах штампы о регистрации брака, чтобы Евдокия Михайловна могла получить пенсию за мужа.
В тесноте – не в обиде… Семья мужа приняла ее хорошо, а вот собственные родители еще какое-то время не могли смириться с выбором дочери. Правда, через год тесть и теща пожалели молодых и разрешили им переселиться в пустую половину своего дома. Там и прошли все дальнейшие годы их совместной жизни. Родились и выросли дети, потом приезжали на лето внуки. В родовом гнезде всем хватало места, хотя домик был небольшой – кухня и комната. До сих пор дочери вспоминают о том, какую удивительную чистоту и уют поддерживала Евдокия Михайловна в своем доме, какие прекрасные цветы она выращивала во дворе…
- 15 августа 1941 года мы проводили отца на фронт, - вспоминает дочь Серафима Васильевича – Мария Серафимовна. – Мне тогда было всего четыре года, но я помню, как у клуба стояли запряженные лошади. Я тогда не понимала, что происходит, куда увозят всех мужчин из деревни и куда уезжает отец. Я просто прижималась к маме, и мне с ней было хорошо…
Это только взрослые люди понимали, что пришло горе.
Было у Капустиных тогда четыре дочери и сын, который умер вскоре после ухода отца на фронт. Еще один сын умер до войны в младенчестве, а уже после войны родилась самая младшая дочь Татьяна. Всех накормить и одеть стоило огромного труда. В войну выживали как могли. Кормили огород и лес, но нередко ели лебеду, цветы багульника, грибы… Дети ждали весну, потому что появлялось много зелени, которую они жевали, как зайчата. Как и все дети военного времени, они до сих пор помнят это вечное чувство голода, не оставлявшее их даже во сне. И мечта у всех была одна: кончится война – вдоволь поесть хлеба.
Крестьяне работали на фронт. Все, что выращивала на полях и добывала на Байкале деревня, государство забирало подчистую. Такой ценой ковалась победа. Но и после того, как война закончилась, мечты о сытой жизни не торопились сбываться. Теперь деревня должна была дать стране средства на восстановление разрушенных городов и предприятии.
--С войны после ранения в село вернулся лейтенант Соломон Моисеевич Куперман, - рассказывает Алексей. – Молодой, с наградами, к тому же партийный. И его сразу же избрали председателем колхоза. Так вот бабушка рассказывала, как он спас всю деревню. Когда у колхоза осенью 1945 года забрали почти весь хлеб и оказалось невозможно дожить до нового урожая, он не смог смотреть на страдания своих односельчан. Весной раздал семенной фонд зерна сельчан нам, чтобы спасти их от голодной смерти. А сам повесился, оставив сиротами пятеро своих детей.
Картинка сурового послевоенного времени. Любые слова слабо передают эмоциональную окраску таких поступков. Недаром же балагур и весельчак Серафим Васильевич Капустин, который за словом в карман никогда не лез, о войне не рассказывал. Хотя прошел ее всю. Так родные и не знают, за что он получил орден Отечественной войны первой степени и самую уважаемую солдатскую награду – медаль «За отвагу». Настоящие герои той войны редко любили и умели рассказывать о своих подвигах – им было неловко. Да и страна их об этом не просила, Только после смерти Сталина тема Великой Отечественной войны стала одной из самых главных в советском искусстве, а День Победы начали отмечать как великий всенародный праздник.
В марте 1944 года Серафим Капустин был тяжело ранен под Великими Луками. Этот небольшой город в Псковской области в январе 1943-го был освобожден в ходе Великолукской операции, однако больше года он еще оставался прифронтовым – бои шли в 15-20 километрах. И войскам 2-го Прибалтийского фронта постоянно приходилось отражать активные атаки противника. Во время одного из таких боев артиллериста-наводчика гаубицы М-30 Капустина и ранило – неразорвавшийся вражеский снаряд раздробил ему ногу и повредил правую руку. Несколько часов провел он, истекающий кровью, заваленным в разрушенной землянке. Глушил боль тем, что курил папиросы. Впоследствии Серафим Васильевич всегда говорил, что именно папиросы спасли его тогда от верной смерти.
В госпиталях солдат Капустин пробыл почти два года – сначала в Великих Луках, потом в Энгельсе, в Камышине, в Саратове. Из-за развивавшейся на ногах гангрены ему сделали семь ампутаций, последние – уже без наркоза, так как врачи понимали, что от таких доз обезболивающего он может умереть. Его привязывали ремнями к столу, давали выпить стакан спирта, говорили, чтоб кричал погромче и… резали по живому. В итоге от ног у него остались такие маленькие культи, что даже невозможно было приладить протезы. А вот искалеченную руку – заживили, за что Серафим Васильевич был очень благодарен врачам.
Дед всегда рассказывал, ему помогало вынести все мучения то, что он знал: дома его ждут жена и дочери, - говорит Алексей. – Он вспоминал, что когда из дома приходило письмо, то словно летал от счастья. Хотя на его глазах было много примеров, обратных: искалеченные солдаты узнавали, что их дома не ждут, и бросались в лестничные пролеты, или прыгали из окон – такой невыносимой становилась для них жизнь. А деда – ждали. Потому он изо всех сил цеплялся за жизнь. Пойдя на поправку, готовился к возвращению и выменивал свой паек на одежду для жены и детей. Когда в январе 1946 года он, наконец, вернулся домой в Шерашово, то привез с собой целый мешок подарков.
Вот как об этом рассказывает Мария Серафимовна: «Домой из Саратова его сопровождала медсестра. Они ехали на поезде, а на нашей станции Селенга их уже встретила машина скорой помощи из райцентра. Я училась в третьем классе, и хорошо помню картину: в огороде стоит «скорая», в избе полным-полно народу, а за столом сидят врачи и отец. Я сначала очень испугалась, боялась подойти, и тетя моя к отцу меня силой подтащила. И он меня целовал и плакал. И я уж от него не отходила потом и все считала на щеках мелкие осколочные ранения. Их было сорок два! Как такое забудешь?...»
Деда невозможно было воспринимать как инвалида и, тем более, - калеку,- вспоминает Алексей, - Ну да, у него не было ног. Так что с того? Ноги ему заменили… собаки. Он обучил двух больших дворовых собак тянуть самодельную упряжь и так ездил на рыбалку, в лес. Дед делал всю мужскую деревенскую работу: он рыбачил и зимой, и летом, копал картошку, косил траву, колол дрова, помогал колхозу. Только представьте себе: он самостоятельно покрыл крышу шифером! Возил рыбу продавать в Иркутск. А ведь ехать было целое дело: с мешком рыбы как-то доехать на попутках до станции, потом сесть на поезд, затем добраться на рынок, продать, да еще накупить всем подарков. Каких трудов это деду стоило, можно только догадываться. У деда была сестра Васса, и вот ее муж, дядя Иван, вернулся с войны без ноги ниже колена. Он целыми днями лежал и стонал о том, как же теперь будет жить. Когда дед вернулся, то хорошенько отматерил родственника. И тот встал, пошел работать, а потом всю жизнь был деду благодарен, что тот «вправил ему мозги».
Серафим Васильевич пользовался в деревне непререкаемым авторитетом, был человеком уважаемым, к его мнению прислушивались. Обладая колоссальным жизнелюбием и большой душевной стойкостью, он не считал войну личной трагедией, никогда не сетовал, что у него нет ног, и уж тем более не считал себя героем. Просто так сложилась жизнь, говорил он.
Он умер в декабре 1973 года. От тоски по работе, по прежней активной жизни. Случилось так, что последние пять лет он быстро терял зрение. Когда он совсем ослеп, то не смог рыбачить, заниматься повседневными делами и угас очень быстро.
Уже без малого сорок лет прошло после смерти старого солдата. А память о нем жива. И дело тут не только в старой дедовской буденовке, которая как дорогая реликвия хранится в семье иркутянина Алексея Кузнецова. И даже не в том, что уже несколько лет Алексей подробнейшим образом изучает историю своего рода и по всем правилам составил генеалогическое дерево, описав жизнь пяти поколений, среди которых был георгиевский кавалер – Михаил Андреянович Капустин, отец бабушки. Евдокия Михайловна рассказывала, что крест отец получил в русско-японскую войну за спасение полкового знамени, очень им дорожил и даже завещал, чтобы его с этим крестом похоронили…
И вот так рассматривая дерево рода Капустиных, вытягивая потихоньку ниточки памяти, можно восстановить отдельные кусочки прошлого. Там будет и раз в год расцветающий бабушкин кактус, на который все смотрели как на чудо, затаив дыхание. И бабушкин негромкий голос, когда она по вечерам читала деду вслух «Угрюм-реку». И дедова песенка «Папиросочка, друг мой тайный…» И две их могилы – рядышком, на старом деревенском кладбище, где упокоились многие поколения шерашовцев.
Просто бывают в истории такие люди, на которых держится мир. И простой сибирский крестьянин Серафим Капустин – в их числе. Ведь его род сегодня – это четыре дочери, пять внуков, двенадцать правнуков и четыре праправнука.
В Евангелии от Иоанна сказано: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его…»
Серафим Васильевич Капустин, 107 лет со дня рождения которого многочисленная родня отметила 15 января, умер более тридцати лет назад, Но до сих пор его могила на небольшом сельском кладбище ухожена и прибрана. Никто из потомков уже давно не живет в Шерашово, однако почти все они хотя бы раз в год приходят поклониться ему и его любимой жене, которая покоится рядом с ним. Бесконечная тьма забвения не объяла его. Потому что память длинее жизни. И потому что подлинный свет идет из души человека. И чем шире и щедрее душа, тем ярче свет, который для потомков может стать тем самым светом путеводной звезды в поисках самих себя.
Надежда Куликова.
Иркутская газета 2010 год.
Комментарии