Улзытуев Дондок Аюшеевич

                              (1936—1972)

Из книги Андрея Румянцева «Певцы родной земли»

         ПОДАРОК ЕГО, АЯ ГАНГА...

На просторах Бурятии, в сухих степях, лежащих между отлогими безлесыми сопками, растет трава с мел­кими голубоватыми цветами. Русские забайкальцы в старину называли ее богородской травой, вероятно, за то, что она приносила исцеление от многих болезней, а может быть, за то, что имела благовонный запах. Буряты называют ее звучным, красивым словом «ая ганга». Об особом отношении к ней в народе поэтично рассказал бурятский лирик Дондок Улзытуев:

Есть обычай такой -

обживая жилище свое,

скотовод зажигает

у входа в жилище ее,

и, пока он сидит,

с гостями беседуя,

ая ганга курится

дымом бессмертия.

Дым горек до слез,

дым и сладок до слез...

Посмотрите -

я вам

ая гангу принес.

По страницам

рассыпал  я  эту траву.

В этом запахе  - то, чем живу и дышу…

          Если хочешь, мой друг,

привезу я с собой

много-много

пахучей травы голубой...

Ая ганга… Стоит только произнести это слово, и перед глазами  предстает  образ Дондока  Улзытуева,  вспо­минаются строки его стихов. Дело не только в том, что название этой травы часто встречается в стихах поэта, что оно стоит на обложке одной из его итоговых книг на русском языке. Я воспринимаю эту траву родной земли  как поэтическое открытие Д. Улзытуева. Точно так же, как другим принадлежат открытия новых мине­ралов или звезд на небе. Это название вдруг вместило в себя звуки, запахи и краски древних бурятских сте­пей: трель жаворонка в вышине,  аромат скошенных и увядающих цветов, пестроту веселого ехора на летней поляне... Такие счастливые открытия приходят к поэту, как плата за неизбывную любовь к родным просторам, чуткую отзывчивость к людям, обостренную память серд­ца. Дондок Улзытуев не раз исповедовался:

Люблю этот край!
           Вот, занятый делом,
           рядом с черным телком
.          юноша смуглый

в халате белом, забрызганном  молоком...

Люблю этот край,

где жил и живу.

Люблю я душою всей

его людей,

и его траву,

и добрых его друзей.

Удивительное дело: очень часто в основе улзытуевского стихотворения - бытовая картинка, событие обы­денной жизни, но какие глубинные чувства поднимают они со дна души, какой нежностью согреты слова! Вот начальные строки нескольких его стихотворений:

Отелилась корова...

Мычанье ее

колыбельной песне бурят подобно.

…………………………………………

Мэндэ!

Крепки ли здоровьем вы?

Крепки ли телята?

Крепки ли кони?

………………………….

Шибертуй, родное село...

Тихо еду, уздечкой звеня...

Можно  было процитировать каждое из них до конца, и мы убедились бы, сколько неповторимых образов, благодарной любви и раздумий о жизни рождено в них будничными приметами бурятского улуса.

В Бичурском районе Бурятии есть село, закрытое со всех сторон отлогими сопками. Одни из них безлесые, травянистые, другие покрыты темными пятнами сосновых перелес­ков, третьи взяты в полон таежной густой чащей. Село получило название от речки, извивающейся между хол­мами, - Шибертуй. Здесь привольно скоту: в долинах сочна трава, на взгорье, на ветру, не тревожат пауты, в тени перелесков - прохлада. И люди издавна зани­маются тут скотоводством. Выросший здесь в простой трудовой семье,  Дондок Улзытуев и в детстве, и в юно­сти, и в зрелые годы не забывал извечных забот ското­вода, близко к сердцу принимал жизнь родного села. Надолго запомнилась мне встреча с поэтом в Шибертуе, в добротном доме его матери. В то лето он, за два-три   года   до   этого   закончивший   Литературный институт имени Горького в Москве, помогал матери на сенокосе, рабо­тал в сельской кузнице, находил дело в степи. Он был своим и в доме соседа-чабана, и в бригаде косарей. Впрочем, об этом не нужно говорить подробно. Поэт сам в своих стихах хорошо показал, что открытой кни­гой для него были не только легенды и сказания, но и труд, думы, радости его народа:

Что за шум, что за шум над рекою поднят?

Все гуляют сегодня,

давайте гулять!

На земле, размером в войлочный потник,

будем ёхор играть,

будем  ёхор играть!

Кто косил, стоговал,

кто держал штурвал,

кто летел на машине в пыли_;

кто водил овец,

кто варил обед, - ну-ка, в круг!

Не случайно и то, что при первом же знакомстве с Дондоком Улзытуевым, прочтя в подстрочных пере­водах его строки, талант молодого автора высоко оце­нил такой требовательный мастер, как Ярослав Смеляков. При его содействии «Пятнадцать песен» были опуб­ликованы в журнале «Дружба народов».

Улзытуев не раз с благодарностью писал о том, что дала его душе богатейшая культура многонациональной Родины:

Любознательность, жажда открыть для себя не только новые пространства нашей обширной страны, но и малознакомые пока культуру, быт, поэзию ее наро­дов, казалось, все время толкали его в иные места, к друзьям, с которыми его свела Москва. Дондок Улзы­туев бывал в Прибалтике, на Кавказе, в республиках Средней Азии, в других уголках страны и оставил, как сердечные признания друзьям, искренние стихи: «До­рога на запад», «С берегов последнего моря», «Отец и сын», «Песнь Солнцестану», «Песнь о Тахире», «Под небом Бухары». Строки этих произведений свидетель­ствуют о том, как напряженно размышлял он о духов­ном единстве наших народов, о долге поэта воспеть их братство.

Поэт глубоко современный, Дондок Улзытуев стра­стно писал о своем восхищении   человеком,   подняв­шимся к звездам, о ненависти к тем, кто порабощает людей физически и духовно, об угрозе войн. В его стихах - тревога  за  мир  на  земле,  мечта  возродить мертвые  пустыни  или  желание  соединить  пропасть, разделяющую государства планеты, - все это так же близко и естественно для него, как привязанность к род­ному селу, как нежность к любимой. Гуманистические идеи, так сильно звучащие в поэзии, в том числе и в бурятской лирике, выражены Дондоком Улзытуевым с особым вдохновением:

Я мечтаю, чтоб люди

и деревья друг друга поняли,

объединенные дружбой,

огромною, как земля;

чтобы клен миссурийский,

желтый сандал Японии,

наш   кедр

и лианы над Гангом -

были одна семья!

С именем  Дондока Улзытуева связано не только расширение тематического диапазона бурятской поэзии, но и дальнейший поиск в области поэтической формы. Талантливый  лирик  творчески  использовал  традиции восточной поэзии, смело обращался к белому стиху - верлибру. И на этом пути он добивался успеха, потому что исповедовался перед читателем с предельной искрен­ностью, а говорил о главном - о любви к земле и лю­дям:

Я ушел бы навек из аила –

вспомню мать и уйти  не могу.

Я ушел бы из этого мира –

вспомню родину и не могу.

Он ушел из жизни тридцатишестилетним. Но остал­ся в поэзии, в сердцах читателей. Остался стихами, в которых живет многозвучный и красочный мир - от высоких горных вершин до любимой им ая ганги.