Выпускница Московского гуманитарного университета имени М.Шолохова, филолог Ксения Зимина , внучка Андрея Румянцева, давно знакомая с Валентином Григорьевичем Распутиным, подготовила в 2011 году беседу с ним и опубликовала ее в Иркутском журнале «Сибирь». Последняя повесть, о которой упоминается в беседе,- произведение уже давнишнее, но сама тема разговора не устареет никогда. И может быть распутинское слово будет интересно для читателей. Публикую эту беседу.

             «ЛУЧШАЯ КРИТИКА – ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ…»

                    Беседа Ксении Зиминой с Валентином Распутиным

Посмотришь вокруг и поневоле задашься вопросом: «Куда идешь ты, Россия?» Чиновники говорят о развитии, но имеют в виду только развитие экономическое, инновационное. А культура и нравственность? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы почувствовать явное духовное обнищание общества, «обесчеловечивание» жизни. Разгул преступности, чудовищная коррупция – подтверждение этого. И происходит такое, конечно, не без помощи «земных богов во сонме их».

Нам постоянно советуют быть похожими на заграницу: равняться на ее «уровень демократии», на ее «стандарты потребления». Находятся люди, которые готовы исполнять эти советы: зарабатывать, копить, вкладывать деньги в прибыльное дело… Тут не до моральных ценностей, уж тем более не до России. Именно об этом важно было для меня поговорить с Валентином Григорьевичем Распутиным.

Он оказался довольно пессимистичен в оценке нашего настоящего. Но поразила меня на этом фоне его любовь к России и забота о ней, о русском человеке. Так заботятся о родной матери, о ребенке. Что нужно им сейчас для душевного здоровья, для счастья?

Такие писатели, как Валентин Распутин, неустанно поддерживают читателя, отыскивая для него духовные опоры, нравственные скрепы. Они напоминают о подлинных ценностях нашей жизни. И моему поколению стоит прислушаться к ним…

К.З. Валентин Григорьевич, после публикации Вашей последней повести «Дочь Ивана, мать Ивана» в печати возникло много споров. Вы читали критику?

В.Р. Всю, конечно, не читал. Но то, что много возникло споров,  знаю. Для меня самая лучшая критика – это письма читателей. Я получил много писем.

К.З. От литературоведов или от читателей?

В.Р. В основном, от читателей.

К.З. Интересно, что мнения критиков разделились. Одни писали, что автор оправдывает самосуд. Другие возражали, что вся логика событий вела именно к такому поступку героини, который описан в произведении. Что вы скажете по поводу этих споров?

В.Р. Я, конечно, подозревал, что такие споры будут, подозревал, что меня ждет. Повесть писалась долго, я, то начинал ее, то бросал. А потом все-таки решил довести работу до

 конца. История-то не редкая. Кавказец изнасиловал русскую девчонку. И что же – нельзя писать об этом? А чего мы боимся? Русских людей убивают, над ними издеваются, публично мы об этом говорим. То, что наши девчонки стремятся к общению, это же естественно. А тут этим воспользовались. И сколько таких случаев! Я потом, когда  стал разговаривать с работниками прокуратуры, понял, насколько эти случаи распространены.

 Женщина, которая стала прототипом моей героини, не хотела огласки. Ей не хотелось, чтобы ее узнали. Но я ее все-таки убедил, что трагедия ее семьи может лечь в основу повести. Она согласилась. И в общем-то не в обиде.

К.З.  А как вы думаете, почему не поняли вашу позицию?  Вот филолог из Иркутска (не буду называть ее фамилию)  в своей статье пишет, что, мол, как же так? Получается, что все можно, выходи и расправляйся со своими обидчиками?

В.Р.  Все это просто. Так называемые либералы и не могли воспринять повесть по-иному. Автор, которого вы упомянули, как раз и принадлежит к ним. Если бы история, подобная той, что случилась с семьей Тамары Ивановны, произошла с ними, они подняли бы такой шум: как это можно нашего брата. Но беда пришла не к ним. Либералы – они всегда были.  На каждую мою новую вещь набрасывались либеральные критики. Может быть, только первые повести не вызывали их наскоков, а так всякий раз эти критики появляются.

К.З. В повести есть юный герой, человек, который в будущем может дать отпор криминальному миру, торгашеской жизни. Это Иван. А каким вы видите его сегодня, как он развился?

В.Р. Вы понимаете, я бы хотел видеть, что он возмужал и стал еще сильней. Но, пожалуй, со многими молодыми людьми так уже не получится.  Сильный человек у нас теперь – человек с деньгами. Много я над этим раздумывал, и писал, и с журналистом Виктором Кожемяко мы беседовали об этом.  Власть сейчас на стороне людей, обогатившихся с ее помощью. этой власти, и считает, что только они могут спасти Россию.

К.З. А вот критик А.Шорохов в своей статье пишет о том, что как раз такие Иваны спасут Россию. Автор верит, что сегодняшние Иваны воспитают в своих детях ту чистоту и силу духа, на которых твердо стоят сами.

В.Р. Дай Бог! Но я в последнее время  как-то  потерял надежду. А поначалу-то все-таки, если я дописал повесть до конца, имел надежду. И было много писем от матерей, от ребят. Оказывается, люди собирались и читали повесть каждый вечер, потому что тогда книжка вышла совсем небольшим тиражом.  И это был не единичный случай. Меня это удивило тогда. Так не было ни с повестью «Прощание с Матерой», ни с другими прежними вещами. Хотя они написаны, конечно, лучше. А читали эту, потому что в ней оказалась боль наша. Боль, с которой мы еще не справились, она остается в нас. Я иногда смотрю телевидение. Это же жуть, что происходит в нашей жизни! Как будто поставили цель погубить Россию. И действуют. Уже близко к этому мы стоим. Что значит погубить Россию? Сделать народ безвольным, покалечить его душу. Не считаться ни с нравственностью, ни с традициями, ни со здравым смыслом. Что меня больше всего удивляет и возмущает, это то, что происходит с нашей школой. Если поначалу мне казалось, что я заблуждался, думал, что придет время и все станет на свои места, то теперь я вижу, что это делается сознательно. Ввели ЕГЭ. Ректор МГУ - один из немногих, кто отказался следовать этому ЕГЭ и тем порядкам, которые насаждают. Человек действительно мужественный, у него авторитет огромный, этот авторитет помогает. Но когда он пришел к прежнему президенту и показал сочинение выпускника школы, совершенно безграмотное, то даже президент (сомневаюсь, что он был хорошим учеником) схватился за голову и воскликнул: мы поправим!  Никто ничего не поправляет. Сейчас я уже перестал удивляться. Сердце уже застыло. Раньше болело, сейчас застыло. Привыкают и преподаватели. У меня большая переписка с преподавателями. И все они против нововведений в образовании . Россия лишается своего ядра, своей стати. Осталась кучка культурных людей, но они один за другим уходят. А кто останется после них? Зато эти, уж они-то разойдутся вовсю!

К.З.  Валентин Григорьевич, могли бы вы меня, как молодого читателя, сориентировать в современной литературе. Кто сейчас продолжает классическую традицию?

В.Р. Для меня это трудный вопрос.  Знаю, что традицию эту продолжают авторы, которые собираются в Ясной Поляне. Приезжают такие писатели и к нам, в Иркутск, на праздник русской духовности и культуры «Сияние России». Но даже талантливые писатели принимают сейчас другой образ жизни -  стремятся прежде всего зарабатывать. Ведь если автор написал серьезную книгу, он мало что получит. Ну, купят часть тиража, а все остальное будет лежать в магазинах. Нет спроса. Поэтому авторы стремятся писать книги, которые найдут спрос. Пишут о том, что примет нынешняя публика.

К.З. Значит ли это, что классическая литература умирает? Вот  в ХХ веке одновременно жили Чехов, Толстой, Горький, Куприн, Бунин, потом Шолохов. А сейчас?

В,Р. Умирает. Может быть, это все еще протянется несколько десятилетий. Даже там, где классическая литература родилась гораздо позже, она умирает.

К.З. В России, может быть, это связано с тем, что страна духовно надорвалась?

В.Р. Да, надорвалась, изменила себе. В войну есть было нечего, а книги читали. Моя мать работала  на почте, а туда приходила художественная литература на продажу. И я эти книги все прочитывал, и не только я – очередь устанавливали. Особенно после войны много приходило книг. Заботились о том, чтобы люди не забывали литературу.

К.З. А не кажется вам, что нынче, в начале ХХI-го века,  существуют как бы две литературы: одна, представленная лишь несколькими именами, продолжает классическую традицию, а другая, неимоверно разросшаяся,  –  бульварная, грязная псевдолитература?

В.Р. Так оно и есть. С начала девяностых годов сознательно принижали нравственную литературу. То есть лучшую. Не издавали ее, не поддерживали ее авторов.  И сознательно распространяли ту  литературу. У меня есть одна знакомая издательница,  умная русская женщина. Она говорит:  «Доживаем. Тиражи талантливых книг все меньше, мы с этим уже смирились. Когда издашь  такую книгу,  радуешься». Но таких подвижников осталось – по пальцам перечесть.  А все остальные работают на ту литературу.

К.З. Как вы думаете, какой человек сегодня должен стать подлинным героем в литературе? Вор и убийца, которого показывают в телесериалах и в детективных книжках? Или есть подлинный герой, который остается в забвении?

В.Р. Конечно, на Руси много людей, достойных внимания писателя. Даже в Москве их немало. Но это, правда, свой круг. И в провинции тоже свой круг. А в деревню поедешь: сколько пьющих, а народ-то хороший. Нутро-то осталось. Все понимают, в какую пропасть мы падаем. 

К.З. А почему писатели не находят в народе эти золотинки и не показывают их? Почему не находится автора, который бы сейчас написал «Записки охотника»: простые герои, но любуешься ими. И сейчас живут такие русские люди, а в литературе их нет.

В.Р. Правильно. По нынешним временам это не очень «выгодная» тема. Я упоминал о молодых талантливых писателях, которым трудно живется. Если сравнить то, что  создавалось два десятка лет назад, и то, что пишут сейчас, это разительно отличается. Многие уже перешли нравственный «рубикон», и винить их трудно. Тут нужна стойкость и писательская, и житейская.

К.З. При чтении ваших повестей создается  впечатление, что  вы находите сильных,  смелых людей только среди женщин. А где же мужчины?

В.Р. Мне помогло разглядеть эту тенденцию чутье. Я поначалу думал, как все, что женщина – существо слабое. Она, конечно, не раз спасала страну. Но не ставить же ее впереди мужика. Ан нет, она уже впереди. Везде, где инициативу берет на себя  женщина, -  у нее все получается. Она знает, что делать и как делать.

К.З. И поэтому в вашей последней повести муж героини Анатолий на  втором плане?

В.Р. Он уже не мужик.

К.З. Но рядом с такой женщиной он, наверное, должен быть достоин ее? Все же когда-то он ее выбрал, и она согласилась пойти с ним по жизни.

В.Р. Это она его выбрала.

К.З. Как, на ваш взгляд,  молодой человек может сохранить сегодня нравственную чистоту? Мне кажется,  религиозность в традиционном ее понимании привить будет уже сложно, но как еще можно воспитать человека в православном духе?

В.Р. Для молодого человека это было бы не трудно, но почему-то не получается. Вот я наблюдаю, особенно в Москве:  в храме много пожилых людей, молодежи. Старики, когда они молятся, они там, здесь их нет. А молодые, они исполняют то, что нужно, но они еще не вошли туда. Может быть, когда-нибудь религия  займет в нашей жизни такое же место, как это было раньше. Есть и сейчас хорошие православные школы. Но уже в религиозном чувстве появляются «дыры»,  через которые проваливается многое из того, что требуется православному человеку. Знаю многих людей истинно верующих и все-таки неверующих.

К.З. А почему это случилось? Ведь Россия всегда была православной страной. Советская власть выдернула нас из своей шкуры?

В.Р. Нет, нет. Советская власть – дело десятое. С середины ХIХ века это началось, уже тогда православный человек был не совсем православный. Об этом писали наши классики.

К.З. Как вы считаете, почему сегодня мы потеряли чувство Родины? Ведь  патриотизм у нас сводится к каким-то примитивным вещам, вроде того, что молодежь поголовно  болеет за нашу сборную по футболу. Почему в стране появилось столько душевно и национально погибших людей, у которых нет ни Родины, ни веры?

В.Р. Потому что они были поставлены в такие условия. Мы выходили митинговать для того, чтобы предоставили работу, выдали жалование, которое не платили месяцами, вернули украденные у нас вклады. Боролись за себя, а не за Россию. Россию мы отдали на разграбление  в ельцинские времена. А после этого найти выход уже не удалось. Прежде-то люди действительно стояли  за родину. А сейчас  за хлеб. Но дело ведь не в хлебе, как оказалось. Война показала: дело-то не в хлебе! Дело в душе, в отношении к стране, к России. В войну отношение к России было удивительное. Ее спасали и спасли. А сейчас такого уже нет. Сегодня очень много людей едет за границу – кто жить и работать, кто учиться. Это меня не просто удивляет, это меня ужасает. Мы не хотим возрождать свою страну, развивать родную науку, образование.

К.З. Еще недавно патриотическое чувство было на пике. А  с чем это связано? Может быть, человек был крепко связан с землей, а сейчас он от нее оторван?

В.Р. В первую очередь, конечно, связано с этим. Последний удар по земле, который произошел в 90-ые годы, – этот удар страшный. Русская земля – можно ли было представить, что ее начнут продавать всем, в том числе иностранцам?  В этих условиях «русская земля», как и «Родина», часто произносится с издевочкой. Разве прежде это было возможно? Как мы к этому относились? Как фронтовики относились?.. И вот люди, которые собираются читать книги, не только мои, они размышляют, что происходит в России.  Они стали размышлять, но этого, конечно, мало. Действовать надо. Если ты желаешь России процветания, живи и действуй ради этого.