Константин Григорьевич Карнышев
(1927 – 2004)
Народный писатель Бурятии, прозаик, журналист.
Константина Григорьевича я знаю давно. Следила за его творчеством, его лирические миниатюры печатали в газете «Правда Бурятии», бывали на его литературных встречах. Константин Григорьевич Карнышев родился в селе Оймур в крестьянской семье. Учился в Оймурской семилетней и Байкало-Кударинской средней школе, а после войны окончил вечернюю школу в Улан-Удэ и отделение журналистики Высшей партийной школы в Хабаровске. Во время войны попал на Тихоокеанский флот. В 1945 году освобождал Корею, и участвовал в других боевых операциях против японцев. Вернулся домой в 1947 году из Порт-Артура..
Член Союза писателей СССР, Заслуженный работник культуры Бурятии, Лауреат Государственной премии Бурятии, Действительный Член Географического Общества России. Кавалер Ордена Отечественной войны 2-й Степени, награжден медалями.
Его художественные произведения и очерки печатались в журналах «Октябрь», «Дальний Восток», «Байкал», «Вершины» и др.
Вот что пишет о нем Андрей Григорьевич Румянцев в своей , вышедшей недавно, книге «Певцы родной земли»: «Не каждый писатель начинает говорить с читателем собственным голосом. Бывает, иной долго ищет этот голос, освобождаясь от привнесенных в его речь чужых слов, от неестественной интонации.
Прозаик Константин Карнышев сразу нашел свой голос – в первой же книге, повести в рассказах «Сугробы».
Для меня, например, этот голос был близким, родным. Отчее село Константина Григорьевича Оймур лежит всего в двенадцати километрах от моего. И все рассказы его первого сборника – о том, как он, дошкольник, впервые отправился с отцом и бабушкой на телеге в самое большое поселение нашей округи, и как под Рождество с друзьями-мальчишками калядовал («машкарадил», как у нас говорили), и как ждал первого, красиво сшитого матерью костюма, - все эти нехитрые рассказы о простых радостях и огорчениях деревенского мальца были поведаны так живописно, я бы сказал, так «вкусно», что стало ясно: родился новый талантливый писатель!
И это подтвердили следующие произведения К. Карнышева – повести «Странствия Горбоносого», «Картофельные лепешки», «На Бакланьем», «Сокровенные желания», «Коромыслов», «Тонкий стебелек». «Злое время», многие рассказы.
Жизнь разнообразна, в ней много радостей и печалей, счастливых подарков и нежданных ударов. И освещает ее не только солнце, освещают ее и души людей, которые встречаются человеку на его дорогах. Вот о них-то, светоносных душах, и стремился в первую очередь рассказать писатель, не забывая в то же время напомнить читателю, к чему приводят зло, вражда и месть, если их не обуздать».
Одинокая цапля
Утром и вечером, кажется, даже в одно, и тоже время, цапля пролетала почти над самой нашей избушкой возле реки. Птица эта тихоходная. Пока поднимет крыло, пока его опустит…
Хочется даже поторопить ее: «Что же ты, милая, так показываешь себя». Однажды хозяин не выдержал, схватился за ружье: «Убью я ее, что она летает!» Рядом стоял мальчик, он и помешал своим криком, можно сказать, спас цаплю от выстрела. Больше при нас хозяин избушки не решался выбегать с ружьем. Давно знаю о привычке некоторых людей: не пропускать мимо себя ничего живого, если оно летает или бегает. Надо обязательно разрядить ружье. А зачем это сделал - иной человек и сам не знает. Летит же птица, да еще редкая, почему не выстрелить? И не нужна она ему. Годна была бы для еды – так ведь нет, несъедобна. Толкнет ногой птицу, чтобы узнать, куда заряд попал, и равнодушно отвернется… А цапля так и летала каждый день со странной настойчивостью. Меня это заинтересовало. Пошел я по берегу, по направлению ее полета, и набрел на болото. Огибая топкие места, забрался в самую его середину. Где-то как будто здесь садилась цапля? Под ветром трава ходила жидкими волнами, белесо отсвечивая. Впереди черной водой мелькнуло озерцо, В центре его на длинных ногах – ходулях стояла цапля. Ветер ворошил на ней перья. Время от времени цапля погружала длинный клюв в болотную воду и долго его не вытаскивала. Видимо, не сразу находила то, что ей нужно было. А может быть, сочные корни трав щипала. Озябшей и одинокой она мне показалась. Среди обширной хляби – одна птица. С края болота было вознеслась стая куличиков, но так стремительно пропала за горизонтом, прочертив над травами быстрые дуги, что одна лишь рябь в глазах осталась.
Мы долго смотрели друг на друга – я и птица. Цапля как будто привыкла ко мне. Но ближе десяти – пятнадцати метров не подпускала. Если пытался я сделать шаг, заносил тихонько ногу, когда она вонзала в болото клюв, цапля начинала развертывать крылья, и я опять надолго замирал.
Кем я казался ей? Может быть, неким двуногим чудовищем, если она меня не допускала дальше каких-то границ, очерченных ею же самой. А что я думал о цапле, какую тайну ее жизни хотел разгадать? Казалась она мне пришедшей из какого-то незнакомого мира, и все там в нем творилось по своим правилам. Мог ли я это почувствовать в убитой птице, валяющейся с раскинутыми крыльями на земле? Нет, наверное, нужна она была мне живая, со своим чутко настороженным слухом и зрением.
Комментарии