День 3 марта 1944 стал началом    его    ада.    После этого  Николай, считай, не жил. Морально уничтоженный, он потихоньку угасал, дотрепывая свое изношенное сердце. А ведь  был героем-летчиком, везунчиком, вернувшимся с войны даже вопреки похоронке.

Приказ любой ценой уничтожить мост,  как  стратегически важный объект, 293 штурмовой авиаполк выполнял большой кровью.   Уже   5  экипажей  вылетели на боевое задание и не вернулись. Противник,  между тем,   все  гнал по  переправе свои  войска. И  тогда в бой пошли одни  «старики». Герой Советского Союза 28-летний  комполка  Георгий Степанович Паршин сел за штурвал ведущего штурмовика.

Ведомым назначил командира эскадрильи капитана Николая Кулыгина, которому было  22.  За плечами у каждого весомый боевой путь  и великое желание служить своему народу.

Любой  ценой выполнить приказ означало положить жизнь, но  обрушить, наконец, этот  треклятый мост.  Поэтому на  задание летчики   собирались  как   в   последний путь: простились с товарищами, отдали в штаб документы, отстегнули    парашюты  и   оставили  их на  земле, для  верности закрасив красные звезды на  борту.

- Это   был  сто  девяносто седьмой  боевой вылет отца за  два  его военных года,  - рассказывает сын героя Анатолий, -  у  Александра Покрышкина  триста шестьдесят вылетов за  все  годы  войны. Сравнивайте, вот цена его вклада в победу.

С первого захода  тяжелые бомбардировщики цели не достигли, второй разворот стал  решающим: мост  рухнул. Николай увидел обломки переправы  и  в  это   время его штурмовик попал под прицельный огонь  зениток. Машину тряхнуло и бросило на  землю. На счастье, а  как  оказалось на  беду, самолет не  взорвался –  врезался в сосны.

Очнулся летчик в госпитале, повел  глазами  –  стоят  врачи.  А под   халатами   немецкая  форма! От отчаяния сжал зубы:   это плен.

«Не   скажу  ничего!»-  мелькнуло в угасающем сознании. Однако один  из врачей на чистом русском назвал его  фамилию, звание. И Николай понял, что  уцелевший стрелок Каплан со страху выложил все.  Подлечив переломы, пленного на  носилках отправили в  лагерь военнопленных. Оттуда в концлагерь Заксенхаузен. «Видел  у  отца шестизначную наколку  –  лагерный  номер на   правой руке.

Маме  он рассказал, как  над узниками издевались, меня  пощадил».

Судьба    опять    смилостивилась над Кулыгиным, оставив в живых.  В марте 1945-го, через  год после крушения самолета, узников концлагеря освободили. Радости, казалось,  не было  предела. «Счастливчик», - думал про себя воин не ведая, что родные уже  получили на  него  похоронку, и впереди его ждут  не менее суровые  испытания.

- В фильтрационном лагере с ними  «работал» СМЕРШ, умеющий  вешать ярлыки предателей. Пока за  отцом не прибыл всесильный Паршин. На  груди  у командира сияла вторая звезда Героя,  которую он  получил именно за тот злосчастный вылет. Командир дал себе слово восстановить однополчанина в правах, подав в Москву представление на  достойную  награду.

Бывшего узника приняли в родной  полк, расквартированный в Польше. За войну полк  трижды сменил летный состав, поэтому пополнению обрадовались, ведь Кулыгин был  настоящим асом.

Профессиональный летчик с детства грезил небом. В 1938  году семнадцатилетний деревенский мальчишка сумел поступить в Омское авиационное военное училище. Начало войны программу подготовки ускорило, и в звании младшего лейтенанта  на  полигоне  Саратовской области Николай уже    выполнял   пробные  полеты на  штурмовике ИЛ-2. На  этих машинах и пробороздил военное небо  с января 1942  года.

 Точный расчет, твердая рука, неимоверное везение были  его непременными  спутниками в полете.

О профессионализме и храбрости  летчика  говорят  достойные   награды. К  весне 1944   года на  груди  бравого капитана красовались  3   медали  и   4   ордена. Не  хватало еще  одного  ордена, заблудившегося    в     канцеляриях,-  Боевого Красного Знамени, присужденного посмертно за  ликвидацию стратегического моста.

Получил он  его  лишь спустя сорок  лет…

Летом  1946 года,  когда  авиаполк  стоял  в Польше, все заслуги орденоносного земляка  в один   миг  стали   пустым   звуком. Летчик, побывавший в  плену, не может оставаться в  армии. С  такой  директивой классного специалиста  уволили.

 Командир Паршин   сделал  любимцу  последний подарок – устроил его  в качестве пассажира  в   попутный  военный самолет,  летящий  до   Свердловска, хотя   это  было   большим нарушением.

К  родной калитке  демобилизованный воин  мчался как  мальчишка. Шесть лет  он не был дома. За плечами 25-летнего алтайского парня суровый путь, испытаний  на  целую жизнь. И  вроде  бы хватит судьбе испытывать его  на прочность. Оказалось, это  только начало незаслуженной кары, разрушившей его  мечты.

Родные,  оплакавшие  Николая на  исходе войны,  были   на  седьмом  небе   от  счастья. Сын   явился живой, здоровый, бравый, в блеске орденов. Девчонки только  вздыхали, провожая глазами красавца-летчика. Поэтому холостяком он проходил недолго. Привел  в  дом  хорошенькую учительницу   Валентину,  пошел  учиться на шофера. А вот поработать не пришлось.

В военкомате, куда  отправился вставать на  учет, услышал  от  майора осторожное: «Не вовремя ты,  брат, явился. Начались    аресты  бывших  пленных».

«От  себя   не  убежишь», - только и сказал фронтовик, отгоняя тревожные мысли.

Арестовали   Кулыгина         в  1947 году.  Когда за ним пришли, он спокойно собрал обмундирование – летную куртку, шлем, планшет, портупею, погоны и отдал соседскому мальчишке – Витьке Лапшину. Отец Витьки сгорел в танке, и пацан крутился возле приветливого «дяди  Коли», не   сводя    с   него    восторженных глаз.

Босоногий Витька впоследствии стал  военным летчиком, полковником и помог  обожаемому взрослому другу  вернуть доброе имя.  Сын  и  внук  этого  мальчишки тоже  получили летную профессию, дослужившись до высоких  званий. Так восприимчивое детское сердце воспитало себя  на живом идеале.

- Виктор Лапшин знал о  моем отце  больше чем  я,  - сокрушается  Анатолий Кулыгин. - Я  родился  в  сорок   седьмом уже  без  него и  впервые увидел отца только в 1954  году.

Наша справка:  с  1940 по

1953 годы  в  СССР было осуждено  3776562 фронтовика. Впоследствии реабилитировано около двух миллионов. В  числе невинно пострадавших числится  и Николай Васильевич Кулыгин,  обвиненный по   антисоветской статье 58  б на  10  лет лагерей.

«Состоял в заговоре, был причастен к шпионско-диверсионной организации, готовил покушение на партработников…», с такими подозрениями «брали» каждого, кто   выходил  из   окружения,  выжил  в плену, победоносно прошел по  освобожденным странам Запада. А ведь это заграница, налицо потенциальная измена Родине.… Признать любого антисоветским элементом в те  времена было  довольно просто.

Жертвой  роковых событий можно было  стать по наговору, неугодности. «Каждому изменнику  –  по  статье», - горько  цитировали заголовки газет фронтовики, перекочевавшие в Колымский  ГУЛАГ  с  поражением   в  гражданских правах.  Их как   будто   не  стало.  Родные быстренько открещивались от арестованных, чтобы  не ломать себе карьеру.

А те,  кто  на  подлость не пошел,   считались   пособниками «врагов народа».

Глуша рвущиеся из груди  рыдания, сын Кулыгина печально признается:  «Я   не   гордился  отцом,  как  мог  бы.  Наверное, просто сильно его жалел. В школе пацаны своими родичами хвалятся, и я как-то вставил: «Мой тоже  воевал, летчиком был,  капитаном». «Он у тебя  предатель!» - оборвали сверстники. И  я осекся.

Мне  было  стыдно у кого-то спросить, что происходит, герой  отец или  враг? Бабушка, мать  отца рассказывала о его испытаниях. Мама, уже   взрослому, тоже   кое-что  пояснила, но  это  расходилось с идеологией страны. Мне  даже от этих подробностей было  плохо, а каково же  ему?!  Как мог  отец  все пережить?»

Свои десять  лет Кулыгин  не отсидел. Смерть  «отца народов»  Сталина в  1953   году  скостила  почти три   года.   Амнистия распахнула  ворота  лагерей,   из них  хлынули на  волю   миллионы голодных,  оборванных   «зеков»  с потухшими  глазами.

 Были  здесь и  уголовники всех   мастей, которые   ненавидели  «политических». И боялись, получая серьезный отпор.

В Магаданском аэропорту в те годы    творилось   невообразимое. Люди  в черной робе осаждали самолеты, пытаясь до наступления  холодов выбраться на материк.  Но  Николаю опять повезло. В одном  из  летчиков прибывшего борта  он  узнал  Четвергова.  Это он   доставил  его   по   увольнении из Польши до Свердловска и хорошо запомнил.

Венеты обнялись: «Взять с собой не могу (Четвергов   привозил  комиссию из Москвы на амнистию), но помочь  попробую,- приятель зашел к начальнику аэропорта, перетолковал.  –  Пиши  заявление, тебя  берут авиатехником. Зацепишься пока».

Еще  год до весны метался Николай  вдали  от  семьи,  хоть и занят был привычным делом. Звал жену, она  не захотела отрываться от насиженного места.  И   тогда,  зажав  остатки воли  в кулак, Кулагин отправился   на    родину,   где,    он знал это точно,  ему еще  долго придется завоевывать прежнее расположение земляков.

Ведь каждому  не  докажешь,  что   ты не  предатель.

«Толик, это  твой   отец», - сказала мне мама. В доме  дым коромыслом, народ, застолье. Я растерялся, - вспоминает себя  семилетнего наш  собеседник. – Отец меня  неловко обнял, а мне  неприятно, ведь  без  мужской ласки вырос. А он, выпивши, ну чужой человек. Зато наутро пошли в магазин. Какой я был  гордый! Отец в  хромовых сапогах, брюках-галифе, кожаном плаще и  шляпе

– Ну, чисто  Высоцкий из «Места встречи изменить нельзя». Таким красивым,  подтянутым,  назло всем  уверенным в себе,  я и вспоминаю его  чаще  всего. Не  подарки, а его самого. Наверное, и лучше, что  за  год после лагеря он сумел заработать себе  на  одежду и  нам   с  мамой  на   подарки.

 По идее    должен бы  прибыть в  рваной фуфайке, а он хоть  немного покрасовался.

 В селе  бывшего  зека  встретили настороженно. Братья и сестры,  написав  от  Николая  отказ, поторопились вычеркнуть его из  своей   жизни. Друзья прятали глаза, соседи        отворачивались. Встречи  фронтовиков  проходили без  Кулагина, будто  он  и вовсе  к общей победе непричастен.

 Одно радовало,  вскоре  приехал  товарищ, с которым познакомились на Колыме, Юрий Эйхе, ему  и вовсе 20  лет  давали как  сыну  врага народа.

Наша  справка:   Отец Юрия        Роберт   Индрикович Эйхе был первым секретарем Западно-Сибирского крайкома ВКП (б),  кандидатом в  члены политбюро ЦК КПСС, в покушении на  которого в 1935 году было обвинено, а затем расстреляно несколько человек. В 1937 году  Эйхе из Сибири был переведен в Москву на  пост наркома сельского хозяйства СССР.

В 1938 году  арестован, подвергнут пыткам. В 1940 году расстрелян (из  Книги памяти жертв политических  репрессий по  Новосибирской области).

Юрий  Эйхе был  кадровым офицером, во время войны попал в окружение, с горсткой солдат   сохранил сердце  дивизии – знамя.  Однако для НКВД этот аргумент роли  не сыграл. Решающим  в обвинении фактором стала известная в стране фамилия.

Понимая, что в Новосибирске ему  житья  не  дадут, Юрий устроился в алтайской деревне строительным мастером, женился на подруге жены Кулыгина. Учился крестьянствовать, полагаясь на советы Николая. На  деревенском погосте села  Кировское Алтайского края их могилы рядом…

-  Запомнил скупые слезы дяди Юры. Они  с отцом всегда День Победы в нашем дворе  отмечали. Ставили полстакана водки  рядом, хлебом накрывали.  Больше разговаривали о лагере. О войне, видно, все было  переговорено. Эйхе пил водку, отец  – воду.  Он  больше никогда в жизни не пригубил принципиально. По характеру очень спокойный был:  не  пил, не  ругался,  не  жаловался. «Достигай всего сам ни кого ничего не проси

учил  меня. А еще  здорово играл на баяне, как  и все в нашей семье. Он делал это виртуозно. Только инструмент брал  редко.

Тяжело дается Анатолию Николаевичу исповедь. Но  он крепится, зажимая в груди  боль  за  отца, который был раздавлен системой, господствующей в те годы в стране. Бывший летчик Кулыгин рад  бы начать новую жизнь, да  старая не отпускала. Клеймо врага народа, подорванное здоровье изъели сердце  русского солдата. Он  стал  кашлять, задыхаться. Врач  подтвердил: сердце изношено.

И предложил оперироваться: «Иначе протянешь год, едва  ли два». В 1964  году Кулыгину сделали операцию на сердце.  Дали 1 группу инвалидности и

42 рубля пенсии. Естественно, при ее  назначении заслуги капитана в зачет никто не взял.

- «Пробивай себе  жизнь самостоятельно. Я уже  не помощник. Будь мужиком», - сказал мне  отец, в 17 лет провожая в самостоятельную жизнь. Я пошел на механизатора, потом выучился на шофера и уехал из  родительского дома. А отец  после операции прожил еще  23 года.

В 1965 году в дом Кулыгиных пришла  справка о реабилитации. То что он ни в чем  не был  виновен, особой радости не принесло. Полный триумф   советского офицера  состоялся в 1985-ом, когда ему  принародно вручили заработанные на  фронте, а потом отобранные награды и попросили  прощения за гонения

Все  это   организовал  тот   самый

Витька  –  Виктор  Иванович Лапшин. Он   постоянно приезжал  к дяде    Коле,  поддерживал,  подбадривал. Однажды, сразу по  окончании  летного  училища,   Виктор явился в  дом  Кулыгина в  летной форме,  чтобы   порадовать  старого друга.  Эффект  получился обратным.

    Нахлынули   воспоминания, боль сжала сердце – Николая Васильевича едва  откачали. С  тех  пор, отправляясь на  родину с докладом о  своих   достижениях, земляк  надевал только гражданскую одежду. Дав   слово   вернуть  другу   честное  имя, Виктор Лапшин не  терял времени даром. Служба в Москве, в штабе ВВС открыла доступ к военным архивам.

На    счастье, офицер  наткнулся на  личное дело  Кулыгина. С  трепетом рассматривал он  изъятые во  время ареста документы, характеристики, наградные листы, фотографии,  ордена и  медали, именной пистолет ТТ. Решив во что бы  то ни  стало восстановить летчика   в    полных   правах,   начал  нелегкую процедуру, привлек

местный военкомат.

Виктор  торопился.  Годы    идут, а фронтовик слабеет. Невозможность  полностью проявить себя, постоянное  ущемление  силы    характера  пригвоздило его   к  дому.

Кулыгина по-прежнему обходили вниманием, когда готовили праздник фронтовикам. Он с тоской смотрел на ветеранов, обвешанных юбилейными медалями и терзался:

«Ну  почему я не  разбился, почему выжил в лагерях, зачем согласился на  операцию? К  чему  такое везение,  если  нет  признания?».

Наступил май    1985   года. Страна  торжественно праздновала  40-летие Победы. дом Кулыгиных пришли из сельсовета с официальной миссией пригласить супругов в клуб. Недоумевая, что  такое готовится, они,  как всегда  скромно присели  в  задних рядах.  Но   военком  после  торжественных   слов    громко   объявил: «Прошу вас,  Николай Васильевич на сцену!».

Когда он  шел   через весь   зал   и видел улыбающиеся лица, от  волнения заплетались ноги.  С  трудом собрал  себя,    разглядев  на   столе свой пистолет и россыпь наград, среди  которых «посмертный» орден Боевого Красного Знамени и даже все юбилейные медали с наградными  удостоверениями. Встретившись  глазами с взволнованным военкомом, старый летчик заплакал.

И как  только его исстрадавшееся сердце выдержало такую радость?! Он герой, он никогда не был предателем!

После этого  великого в его судьбе события Кулыгин прожил всего 1 год  и 10  месяцев. Военкомат побеспокоился, чтобы  пенсия фронтовику была  начислена с учетом боевых заслуг. На  дом  прибили красную звездочку ветерана. Но жизненные силы  уже  ушли. «Я так устал. Скорей бы  это  случилось!»,- признавался он  жене, с  трудом передвигаясь  по   хате.

 Попросив прощения  у  всех,  кого   коснулась его   участь,  Николай  Васильевич тихо  ушел. Было ему  всего  65 лет. Хоронили  ветерана  в  знаменательный  день   –  23   февраля.  Он будто  его  сам  выбрал. Провожала геройского офицера духовая музыка:  военком привез из  Бийска духовой оркестр.

В честь  боевого летчика  прозвучал  воинский  салют. Дети несли на подушечках бесчисленные награды.  Село  провожало Кулыгина с  почестями, достойными героя, как  он и заслужил.

Время от времени к знакомому холмику приходит  седой мужчина в гражданском, но с военной выправкой и два полковника в форме летчиков.

Это Лапшины, благодарные земляку за открытую дорогу в небо.

- Мы с братом не похвалимся, что достойны памяти отца, по всему, придавила нас доля сынов «врага народа», - заключает беседу Анатолий Николаевич. – Вот внуки его, мои дети, из боевого поколения, взяли натуру деда.

Коля, названный в честь деда, участник боевых действий в Афганистане. Прикрывая отход 40

армии, заслужил орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги». Младший, Тимур, служил моряком во Владивостоке, был командирован в чеченский

Моздок. В его послужном списке за четыре знойных месяца десятки боевых операций.

Храбрый воин российской армии с достоинством носил медали «За отвагу» и «Боевые заслуги». Он ничего не боялся, ходил в Чечню по контракту еще семь раз. Мимо несправедливости пройти не мог. Однажды кого-то защищал на улице. Нападавший

был с оружием. Тимур пытался выхватить пистолет – выстрел оборвал его жизнь в 35 лет. Остались два пацана.

- Колин сын служит сейчас в армии, мы горды его успехами.

И не надо новому поколению войны, не дай Бог испытаний, что прошли наши отцы, кому-то еще.

Это страшно, безоглядно верить идеалам страны и быть обманутым в самых святых чувствах

Вот так и закончилась не книжная, а вполне реальная история конкретного человека – земного, думающего, мечтающего жить без прикрас,

любящего свою Родину и людей, за которых готов был жизнь положить. Кто виноват, что так получилось, война проклятущая или государственная система, переломавшая судьбы? До сих пор идут споры и каждый в своем мнении прав. Остается загадкой, какими фантастическими силами

обладает русский человек и как велика его неисчерпаемая воля…

Боевые  достижения

Медаль «За отвагу», 1942 год.

В составе звена штурмовиков капитан Кулыгин подавил фашист-

скую  гаубичную батарею, обстреливающую блокадный Ленинград.

Орден Красной Звезды. 1942 год.

Над  водами Балтики шел  воздушный бой.  Отбивая атаки, звено потопило вражеский миноносец, который устанавливал мины, закрывающие выход  в акваторию советским кораблям.

Именной пистолет ТТ

от  Государственного комитета обороны

Кулыгин получил в 1943 году.

Испытывал  новый вид  горючего, сбрасывая  на  фашистские объекты колбы с зажигательной смесью. Внизу была  впечатляющая картина: текла огненная река. В это  же  время состоялся налет на  бензохранилище, которое полностью уничтожено.

Орден Отечественной войны II степени.

Эскадрильи авиаполка разбомбили забитую вражескими эшелонами станцию Луга под  Ленинградом. Все участники боя  награждены.

Орден Отечественной войны I степени.

1943  год. Уничтожено 43 танка и прочая техника на понтонном мосту.  Действие звеньев снято на  кинокамеру. Кулыгин сбил  6 танков, допустив 2 промаха.

Орден Красной звезды. 1943 год.

Разведчики обнаружили скрытый аэродром противника. Русские летчики, поднятые в бой,  сровняли его  с землей.

Медаль «За оборону Сталинграда». 1944 год.

Летчик Кулыгин был  в составе войск, прорывавших блокаду.