Приехала я в Гусиху в 1977 году. Меня поразили гусихинские женщины: энергичные, калоритные, задорные, а уж хозяйки какие замечательные! На свадьбе нашей учительницы столы были накрыты так, что не всякий ресторан мог похвастаться. Потом уже узнала, что каждая женщина имела свою специализацию по блюдам.

Я купила асмакаевкий дом и моей соседкой стала Федорова Елизавета Ивановна – одна из самых многодетных матерей Гусихи. Так вот, она была специалистом по вафлям. Таких вафель как у нее мне просто не приходилось пробовать. На все праздники и поминки обращались к ней за вафлями. И еще замечательно варила уху и пекла пироги, особенно из налима. Удивительная была женщина, жила и держалась как-то особняком ото всех. Красивая, ловкая, работящая и очень самостоятельная в суждениях и взглядах на жизнь.

В деревне быстро сходятся с людьми и скоро я знала всех ее жителей.  Всех описать не берусь, расскажу лишь о тех, кто запомнился особенно. 

Тетя Валя Карбушева, или Карбушиха, как ее все называли.

Она сама меня зазвала в дом и продемонстрировала свое хлебосольство. Их маленький дом, обшитый вагонкой, приятно удивил меня своим уютом и чистотой. Маленькая горница была любовно украшена кружевами, цветами и яркими маленькими настенными панно. Но основным украшением ее была кровать, как ранбше ее называли - варшавская. Настоящее ложе любви счастливой женщины в счастливом браке. Так оно и было. Любила она своего Николая Федоровича бесконечно прданно. Еще бы такого красавца не любить. Настоящий мужчина - охотник, рыбак и хозяин. Высокий, сильный, до старости сохранивший фигуру. Когда он заболел и ушел из жизни, тетя Валя стала называть меня "последняя любовь Николая Федоровича", и это была для меня честь.

Ее рассказы о том, как они познакомились и поженилисьинтересны очень. В годы войны она выучилась на шофера, а потом уже, после войны, ездила по окрестным хозяйствам. И однажды познакомиласьс Ним. Влюбилась, как раньше говорили "врезалась". И он ее заметил - молодую, шуструю, в вышитой украинской кофточке, с короткой стрижкой кареглазую казачку. Она тоже умела поражать людей.

В трудную голодную послевоенную жизнь удалось ей достать чашку картошки, мелкой, как бобы. Она ее любовно  прорастилана окне и однажды в лунную ночь (чтобы никто не видел) посадила в огороде на вскопанную гряду. А потом стала поливать и рыхлить, окучивать всходы. А осенью, ко всеобщему удивлению, собрала приличный урожай.

Как она свой огород обихаживала - это целая история. Запущенный, заросший осотом участок она так очистила, что долго после ее смерти этот участок был годным для работы на нем, хотя уже и дом снесли, и заборов не было, и стояла там одна черемуха.

Высокая бытовая культура первых гусихинцев вызывала уважение. При всей скудности тогдашней жизни умели они так обустроиться, что казалось, именно так и надо жить.

Помню крохотный низенький домик дяди Лени и тети Кати Чебуниных. 

Я любила приходить к тете Кате, когда она оводовела, и часами сидеть и беседовать с ней в ее маленькой, буквально крохотной кухоньке за самоваром. и пить чай с виноградным вареньем. 

Одной из мастериц по выпечке хлеба в Гусихе, была Елизавета Лаврентьевна Шелковникова. 

Высокая, сильная, с неторопливыми и скупыми движениями, она сразу вызывала уважение. А уж слушать ее было одно удовольствие - такое знание жизни и такой тонкий юмор - не часто встретишь. А чистота в ее доме была такая, что сразу становилось ясно - это не к празднику прибранная квартира, это стиль жизни. И без всякой роскоши дом сверкал чистотой - самой большой роскошью.

Одна из причин моих визитов к ней была старинная икона. Мужской образ, потемневший от времени, западал в душу. Однажды я попросила ее снять и показать ее. а потом самый маленький уголок ее мы пытались очистить. Но всю икону чистить не рискнули. Удивительная икона.

Позже сдружились мы с Капитолиной Максимовной Чирковой. Если все гусихинские хозяйки - звезды, то Капиталина Максимовна - мега звезда. С ней могла сравниться только одна хозяйка - Татьяна Максимовна Мисюркеева - ее младшая сестра.Огромный огород: все цветет и пышет. И ни единой лишней травинки. Две огромные (по тем меркам) теплицы. Хозяйство - куры, гуси, свиньи, коровы, и дом, как картинка. И как человек это все успевал переделать - уму не постижимо.  

Когла она приглашала на "чашку чая" - стол ломился от яств, самых изысканных, приготовленных по старинным русским рецептам. и при этом еще любила вязать. Увидеть ее без работы было невозможно. даже когда она приходила в гости, то обязательно брала с собой вязание.

Кустовы Прасковья Трофимовна и Константин Георгиевич

Прасковья Трофимовна любила вспоминать:

Приехали мы в Гусиху совсем молодые. Здесь и взамуж вышли. В новом бараке поселились. Комнаты свои обживали, как могли. Ничего особенного не было, но друг перед другом старались. Научились все вязать, вышивать, выбивать решелье. Первые занавески на окнах были у всех из марли, потом уж ситцевые выбитые и вышитые появились. В магазине товары были большой редкостью, так ночи напролет сидели у костра в очереди, чтобы купить необходимое. А уж за чистотой следили особо. В длинном барачном коридоре на табуретках стояли бачки с питьевой водой, начищенные до блеска и покрытые белоснежными накидками. Живи весело и дружно. Я помню даже, как мне удалось целого боровка вырастить у себя под столом в комнате. И никто не знал. Работала я в столовой, объедки оставались, кормила его, мыла каждый вечер и убирала за ним. Когда муж к октябрьским праздникам вернулся со сборов военных, очень был удивлен. А потом постепенно переехали в отдельные квартиры и зажили уже как надо: у каждого огороды, скот, сенокосные угодья. Кто не ленился, жил хорошо.

Прасковья Трофимовна была очень рачительной хозяйкой. Вот уж у кого никогда и ничто не пропадало. Все было в достатке, все ухожено. Готовила она великолепно. При этом славилась гостеприимством. Угощала щедро, от души, и учила меня «Запомни, человек брюхом никогда не объест».

Пироги пекла щедрые, большие и с хорошей начинкой, чтобы есть, так душа радовалась. У нее осталось много старых фотографий. Удивительно красивые были снимки и люди на них. Особенно запомнились две фотографии: сама Трофимовна с Ниной Галиной – молодые красавицы с необыкновенными косами и точеными фигурами.

А на другой – муж ее, Константин Георгиевич, красавец с горделивым и мужественным лицом. Георгиевич был немногословен, но говорил очень красиво, по старому наречию: «развиднелось» - рассвело, «раскышкал» - разбудил,  и т.п. А работал, как пел, с чувством, красиво, без устали, что по хозяйству, что в поле, что в лесу, на работе.

Евдокия Семенова

Не было в Гусихе женщины, рядом с которой было бы так спокойно и комфортно, как с Семёнихой, а для меня, просто Дусей.

Дуся – глубоко верующий человек. Все свои слова, поступки она сообразует с христианством. И потому с ней благодатно было. Ее трудолюбие поражало всех. Она одна могла расколоть и сложить целый КрАЗ дров, а зимой, когда снег засыпал Гусиху до половины заборов, около ее дома было всегда вычищено до земли.

Дома мыла пол по нескольку раз в день. Когда бы к ней не пришли гости, у нее всегда порядок. Когда стряпала хлеб, никого в дом не пускала, пока хлеб не остынет. Беря булку хлеба, она всегда ее крестила ножем, потом уж нарезала. Чай варила только в самоваре. Это был целый ритуал, наблюдать который было истинным удовольствием: как наливала воду, закрывала крышку, насыпала специальные угли, строгала лучины, поджигала их, закладывала в трубу самовара, надевала трубу и вставляла другой ее конец в отдушину русской печи. И самовар начинал свою песню, а потом закипал. Угли и лучины прогарали, но еще долго, на столе уже, на подносе, сохраняли воду в самоваре горячей.

Ставила заварник на трубу, рядом молочник, хлеб свой печеный и часто картошку в мундире. И если даже на столе было еще что-то, это все было уже не важно – главными были чай с молоком, хлеб несказанно вкусный и картошка с солью.

В Гусихе многие женщины стряпали хлеб мастерски, но лучше всех хлеб пекла Дуся. Она опару делала на своих дрожжах, которые варила из хмеля с картошкой и изюмом и сахаром. Хранила свои дрожжи в жидком виде в стеклянных бутылях в подполье круглый год. За ночь несколько раз поднималась, чтобы месить опару и тесто. И делала все это с молитвой.

Утром рано затапливала печь, формировала булки выпекала хлеб на поду. Хранила его потом в деревянном ящике в сенях.

Вообще все делала мастерски: сама поставила себе баню маленькую, сама соорудила тепличку и получала первый урожай помидоров и огурцов раньше всех. Работала с утра до вечера, зато после всех осенних хлопот по заготовке консерваций на зиму, долгими осенними и зимними вечерами мы с ней проводили за самоваром.

В гости сама она ходить не очень любила, зато к ней захаживали многие.

Одевалась она в те времена очень прилично, ей все шло.  В свои 70 она выглядела очень хорошо: кожа чистая, белая, глаза четкие, ясные, с каким-то особенно спокойным выражением. Фигура – на зависть многим женщинам – с тонкой талией и очень красивыми бедрами.  А походка легкая, стремительная. Она была единственная пожилая женщина в Гусихе, которая могла легко перепрыгнуть через высокий забор.

Никогда и никому не завидовала, не выражала неудовольствия, не осуждала, но и никогда ни перед кем ни лебизила. Были люди, которых она не любила. Но это выражалось только в том, что она их просто молча обходила.