Андрей Румянцев "Зарницы"                                                                                                                                         "То ли руку о твою голову вытирает..."     

В молодости  довелось мне работать редактором  газеты в необычном районе. Чуть ли не все деревни в округе населяли потомки старообрядцев, изгнанных  в Сибирь еще при Екатерине Второй. В новые времена их вера пошатнулась, а быт приобрел причудливую смесь стародавних правил и привнесенных жизнью привычек. В иных кондовых домах хозяева, напоив гостя-иноверца чаем, разбивали его чашку вдребезги, в других – стакан с вином, считавшимся когда-то дьявольским зельем, пускали по кругу в компании новых побратимов, не брезгуя ими и не боясь осквернить свои уста. Мне приходилось бывать среди тех и этих, но чтобы вместе со знаменитым гостем из Москвы – впервые!

Я был рад, что районные власти не нашли другого сопровождающего, кроме меня, в его недельной поездке по редкому в общем-то краю.

Популярность киноактера Бориса Андреева была оглушительной. Но я не знал тогда, что любимец миллионов людей, сыгравший в фильмах «Трактористы», «Два бойца», «Сказание о земле Сибирской», в длительных перерывах между киносъемками оказывался без средств и вынужден был ездить по российским захолустьям, зарабатывая на жизнь выступлениями в деревенских клубах.

Борис Федорович был тогда уже в годах. Немного тучный, медлительный в движениях и разговорах, он оставался неотразимо обаятелен той бездонной душевностью, которая, казалось, течет из его простодушно-хитроватых глаз, таится в его крупных мягких ладонях, согревает каждое его скупое и обдуманное слово. Он сошел с экрана неуклюжим, добрым, доверчивым – таким, которого так не хватало в нашей скудной и пасмурной жизни, и мы поверили, что похожие на его героев люди есть среди нас, а не только в придуманной жизни.

Андреев простудился еще до приезда в Сибирь, мало ел и постоянно пил густой чай с малиной, вместительную банку которой принесла из дома в первые же минуты появления артиста в районной гостинице ее заведующая.

Влажно чихающий, в мелких испаринах на мощном лбу, он выходил на щелястую и скрипевшую под его могучим телом сцену, извинялся за нездоровье и начинал свой рассказ густым медвежьим голосом. В его речи было много шутливых находок.

- Мальчишкой вечерами идешь по берегу Волги, а навстречу тебе кочегары с пароходов, ремонтники, смазчики двигателей. И каждый норовит погладить тебя по макушке. То ли ласкает, то ли руку о твою голову вытирает…

В одном богатом селе, где накануне вечером выступал Борис Федорович, председатель колхоза со звездой Героя на выходном пиджаке с утра повез нас на артельную пасеку. В доме пасечника уже ждал крепко заваренный чай и чашки с медом. В каждой посудине был особый мед: гречишный, клеверный, таежный, луговой. На приставном столике стояла большая банка с медом до крышки – подарок гостю.

- Это вы хорошо придумали, - прогудел Андреев. – Благодарствую, благодарствую…

Между прочим, председатель рассказал, что вчера его восьмилетний внук, вернувшись с концерта, предупредил его:

- Ты мне, деда, больше руку на голову не клади. А то вытираешь об меня всякую грязь!

Борис Федорович, неспешно потягивая чай, вспомнил, как в первый день его принимала старообрядческая семья в другом селе. Хозяйка в цветастом сарафане до пят, с бесчисленными оборками и складками, в кичке на голове, вопросительно глянув на мужа, отягощенного русой, во всю грудь, бородой, потянулась за чайной парой, особняком стоявшей на верхней полке комода.

- Что вы, что вы, маманя, - испуганно отвела ее руку дочка, клубная работница, метнулась в горницу и принесла посуду из чайного сервиза.

- Неужели они разобьют мою чашку? – полюбопытствовал Андреев у председателя.

- Не ждите! – расхохотался потомок ревнителей старой веры. – Дочка поставит ее на видном месте, как реликвию!