В Азербайджане, наверное, уже зацвели сады…

Праздничные дни мая всегда воспринимают  по  - особенному   радостно. Приподнятое настроение  рождается само собой: весна -  начало  нового, словно обещание счастья.

В один из таких дней, накануне  праздника Победы, отец выложил на стол старый альбом с фотографиями. Такие реликвии есть в каждом доме.  Свидетели семейной истории, они хранят в себе память о поколениях часто незнакомых   нам людей. В торжественные даты  эти альбомы становятся особенно нужными, и их порыжелые от времени страницы оживают. На одной из фотографий - моя бабушка.  Хорошее, улыбающееся лицо, в котором я знаю каждую морщинку,  платье, каких не носят сейчас, тугая коса вокруг головы.  Бабушки уже нет с нами, она ушла недавно, и память о ней еще болит. Горькая судьба Ирмы Александровны стала мне известна  недавно.  Ее жизнь была одной из миллионов,  надломленных войной, испепеленных  безжалостным огнем сталинизма.   Юная жизнь, перешибленная на самом взлете. О ней никто не узнает, если я не сумею рассказать простую и пронзительную  историю немецкой девушки.

Ее звали  тогда  Ирма  Альбах.  В начале войны  она, моя будущая бабушка,  была  ребенком. Судьба уготовила ей родиться  в нелегком 1939 году. Тогда девочки мечтали быть пионерками и вешали над кроватью карточки летчика  Валерия Чкалова. Героические песни Дунаевского  звучали в уличных репродукторах, и каждому советскому человеку открывалось прекрасное и светлое завтра. И все дети были  счастливы.  Родиной  Ирмы  был  районный  центр Хайнлар, прекрасный уголок  Азербайджана.  Уютный поселок с белыми саманными домиками.

 Родители Ирмы, Мария и  Александр, были ровесниками,  оба с 1904 года.  В  поселке их звали  по именам.  Мария была дочерью Генриха, Александр - сыном Лоренца.  Мария и Александр прижились в далеких  от  их родины краях. Здесь, на чужбине,   родился и вырос их первенец Эдуард. В азербайджанской земле лежал  и  второй сын, умерший еще младенцем,  нашли вечное пристанище старики - родители,  так что семья обзавелась родными  могилами,  пустила корни. Мария и Александр   обустраивали дом, в котором, мечталось, будет жить  большая дружная семья. Альбахи   ладили между собой,  много работали, как все в поселке. Война обессилила одним махом, словно подрезала крылья.  Надеялись, что кошмар быстро закончится, но сводки с фронтов становились все суровее. Все реже в поселке звучали громкие голоса, а смеха и вовсе стало не слышно. Начали приходить первые похоронки.

 С началом войны  Александра мобилизовали в трудовую армию, послали в шахту.   Горняцкому делу он отдал все свои силы и пятнадцать лет  жизни.  Этот тонкий, худощавый человек,  со строгим взглядом  спокойных светлых глаз, с непривычной для Азербайджана бледной кожей, постепенно менялся: угольная пыль навечно въедалась в морщины на еще   молодом лице.   А  его тяжелые руки с  узловатыми черными пальцами, с которых невозможно было никаким мылом смыть уголек,  с годами  все  четче выделялись на  обеденной скатерти.  

Мария с   сыном работали в колхозе.  Эдуард был на ферме чабаном. Ему тогда исполнилось 16. Тихий улыбчивый паренек.  Однажды, уйдя пасти скот,  сын  Марии и Александра не вернулся,  пропал.  Говорили, заблудился в горах. Мать ждала  его возвращения почти полгода, а потом поняла: не дождаться. Но наотрез отказалась от пустой могилы на кладбище, на семейном месте.

  В  дом  опять пришло горе.  Мучило Марию и Александра и другое:  общая беда русских и азербайджанцев, беда огромной страны необъяснимой виной легла на плечи Альбахов.   Врагами Альбахи не были никогда, не были злодеями или злыднями,   всегда жили   открыто, честно. Но с началом войны ходили по улицам   Хайнлара,  опустив  глаза…  

Кто сможет понять, что чувствовали  в то страшное время эти двое чужаков? Какие сны видели в тревожные  военные   ночи?  Каких  бед ждали? Только тот,  кто в графе « национальность»  тоже имел отметку «немец».

И беда нагрянула: Марию с двухлетней дочерью   сослали в  Акмолинскую область, подальше от фронтов. Александра  от высылки спасла шахтерская бронь.  Невозможно передать весь ужас, царивший в скотском  вагоне,  в котором  везли репрессированных. Об  этом  много  написано, но Мария Альбах  уже не прочтет страшных, правдивых страниц  «лагерной прозы», где в каждой строчке, в каждой букве ее материнские слезы, ее человеческое горе. Домом ей стал заброшенный хутор в селе Добровольском Журавлевского района.  Работы Мария не боялась, делала все, что придется.  Опять пошла в колхоз.  Когда выдавали хлебную пайку, она  несла ее домой,  где ждала голодная  трехгодовалая дочь.  Варили и ели картофельные очистки,  пекли из них черные клеклые оладьи.  Летом выручала сочная лебеда, которая во множестве росла вдоль завалившихся заборов. Масло Мария получала по трудодням и берегла пуще всего.  Никогда Мария не выбрасывала остатки еды, чаще   никаких  остатков и не было: голод был реальностью их с Ирмой  жизни. Не хватало денег на обувь и одежду, перешивали, штопали, донашивали ветхое, старое. В холодные дни  Ирме приходилось сидеть дома  и дожидаться возвращения матери. По негласному уговору Альбахи даже дома не говорили на родном  наречии, хотя и Мария, и Ирма знали этот звучный, резкий язык и говорили хорошо и с удовольствием.

Мария сторонилась местных жителей, боялась незнакомых прохожих, появлявшихся вблизи хутора.  Каждый раз сердце Марии падало, когда на повороте дороги появлялась фигура на велосипеде - почтальон.  Известий от Александра не было, Мария тоже не писала ему, потому что опасалась навредить мужу. И больше всего боялась, что с ним случиться беда. Безвестность была томительной, но известия  из Хайнлара  могли оказаться страшнее.

Так жили  Ирма с Марией до 1948 года. Потом  получили вызов от Александра  и поехали в Тульскую область. Тяжело было осознавать, что их семья  обречена  носить несмываемое клеймо врагов народа и быть бездомной. Немало натерпелись горя и  пролили слез Мария и Ирма, пока на перроне тульского вокзала их встретил Александр.

Жизнь понемногу стала налаживаться. Муж работал на шахте (опыт у него  был большой, и работы не боялся).   Марию взяли на эту же шахту откатчицей.  Мария была почти счастлива, стараясь не думать о бытовых неурядицах. Комнатку в рабочем бараке устроила, как смогла,  вечерами, прижавшись к мужниному плечу,  отдыхала душой возле молчаливого Александра, который и без слов понимал все, о чем она могла бы ему рассказать.  Зато сколько было радости в  доме Альбахов, когда в девять  лет дочка пошла в первый класс! А в 1956 году была снята «комендатура», и Мария с Александром перестали  еженедельно отмечаться у  коменданта города.

Обо всем этом мне  не успела рассказать  моя бабушка, Ирма Александровна, которая прожила большую и хорошую жизнь. Сложила ее, как песню, а перед смертью открыла душу  своему сыну, тоже умному и сильному человеку, чтобы никогда не ушли в беспамятство три человеческие судьбы, надломленные войной. Эту историю теперь знаю и я.

Их трудный  путь завершился в маленьком уютном  городке. Здесь поныне живут их внуки и правнуки, счастливые люди в счастливом мире. Их радость  и сама жизнь оплачены высокой ценой - страданиями и болью  родных людей, попавших в жестокую мясорубку эпохи. В доме  внука хранятся документы бабушки и деда, пожелтевшие страницы постановлений об аресте и ссылке. А рядом с ними в бархатной коробочке - Орден Трудовой славы и постановление о реабилитации Марии и Александра Альбахов. Горькая память и вечная боль не одной семьи - целого народа.

Сегодня я отнесу на могилы бабушки и деда букеты.

И  в  Азербайджане, наверное, уже зацвели сады…  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Источники:

1.Устные воспоминания Горлова Олега Генриховича (1954 г.р.), племянника Горловой Ирмы Александровны;

2.Документы  о реабилитации из семейного архива Горловых;